Двести Двадцать Седьмой День Тринадцатого Года

...маленькая турочка уже стоит на плите, и пусть стоит – кто ее торопит? Впереди – вечность. Аккурат хватит, чтобы со вкусом потянуться, и пусть соскользнет то, что и должно соскользнуть. Прошлое? Кожа? Шелковая рубашка об две тонкие бретельки? И в сад, в сад – босыми ножками по густой влажной от росы траве с полевыми маргаритками и мачежками, туда, где медленно облетают яблони, вишни, сливы. И даже если это не сливы, то какая, к черту, разница. Розовые лепестки, малиновые, вишневые, пунцовые. Кто сказал, что они падают бесшумно? Он никогда не был в саду весной, никогда. Обнаженность тела, обнаженность сердца, обнаженность души. Нагота – утонченное удовольствие. Нагота – дорогое удовольствие. Но в своем саду можно всё. Авалон мой, Авалон. Замри, слушай. Дрозды не в счет, слушай паузы. Паузы – лучшее, что может быть.

Динь... Динь... 

Дилинь... Дигидон...

«Жалко просыпаться,» - подумала TS. – «Ужасно жалко. Посмотреть бы на этот невыращенный сад так и непостроенного дома. Там должны быть кусты роз, скворечники, пруд с рыбками и гончарный круг у калитки. Или калитку я уже успела поменять? Она скрипела, насколько я помню. Разве можно выходить к потоку через скрипящие звуки? Он как раз в этом месте журчит, но так тихо, что нужно затаить дыхание, чтобы услышать...»

- Для начала ее можно смазать.

- И повесить на дверь колокольчик.

- Потому что чуть выше поток звенит.

- И листочки явора тоже.

- А на душе?

- Да, что на душе?

- Отвечай же!

- Динь... Динь... 

- Дилинь... Дигидон...

TS прислушалась.

На душе звенело.

Еле слышно, но с чего-то надо же начинать звенеть сначала?

- Звенит, - кивнули Душечки Керамических Колокольчиков. – Вот и славно. Позвени тут немножко Матвейке, пока солнышко не взошло, а мы пойдем на кухню к Бублику. А то вечность – вечностью, а хорошему кофе нельзя дать убежать из турочки.

TS молча улыбнулась, помахала им рукой и стала вспоминать, так что там было с черепицей.

Душечки Керамических Колокольчиков,

Партитура Рыжего Звона.